Площадь Согласия - Страница 140

140

В середине сентября Артем уехал обустраиваться в Прибалтику, а у Инночки началась установочная сессия на заочном факультете. В первый же день занятий она специально зашла в общежитие — очень хотелось высказать подруге все свои обиды. Но, как оказалось, никто не знал, куда подевалась Крапивина: во всяком случае, на занятиях она пока не появлялась. Слегка разволновавшись, Инна решила навести справки в деканате и здесь узнала, что… сразу после летней сессии Крапивина забрала документы, рассчиталась с общежитием и убыла в неизвестном направлении!

Домашний телефон ее родителей молчал, спрашивать о ней у Алексея было бессмысленно: со слов Артема, тот больше ничего не желал о ней слышать и неделю назад вместе с женой уехал по распределению туда, где они проходили преддипломную практику.

И тогда Инночка поняла — Тамара решила исчезнуть. В сердце моментально образовалась пустота, и, несмотря на все продолжавшиеся в ее жизни замечательные события, она горько расплакалась. От обиды, что подруга уехала, не сказав ни слова, от невозможности поделиться с ней сердечными тайнами, приятными новостями, посоветоваться… Мучилась она и от осознания своей вины: так мало интересовалась жизнью Тамары в последние месяцы, не поддерживала ее морально после разрыва с Алексеем…

И все же до сегодняшнего дня в глубине души не могла ей простить, почему она тогда поступила с ней так жестоко…

— …Теперь, когда я все знаю, я хочу попросить у тебя прощения, — виновато посмотрела Инна на подругу, — за то, что все эти годы сомневалась в нашей дружбе… Слушай, дай мне еще раз взглянуть на Сережкину фотографию! — попросила она. — Как он родился?

— Вопреки общепринятому мнению, что дети вне брака появляются на свет легко, я промучилась почти сутки, — протянув подруге фотографию, вздохнула Тамара. — Воды отошли, привезли в роддом, а схватки прекратились. Уколы, стимуляция, боль жуткая, ребенок насухую шел… Переживала за него, а вышло наоборот: мальчику хоть бы что, сама же в больнице почти два месяца провалялась. Как только родила и услышала его крик, сразу потеряла сознание. Врачи откачивали, боролись с кровотечением. В меня тогда знаешь сколько чужой крови влили? Даже по радио объявляли — для спасения роженицы, четвертая группа, самая редкая… Чистками замучили, гормоны в ход пошли. — Тамара сделала долгую паузу. — Боль я так и не научилась терпеть, и когда сознание теряла, где-то там, в небытии, с Лешей встречалась. И будто бы не было между нами ничего плохого… Приду в себя, глаза открою — его нет, а я так хочу к нему вернуться, что снова теряю сознание… Как мне позже врачи признались, они уже не надеялись, что выживу… И вот кажется — идем мы с ним, взявшись за руки, и я вдруг спохватываюсь: а как же ребенок? Ведь там наш ребенок остался! Побежала обратно, оглянулась — а Леши уже нет. Больше я туда не возвращалась… Так что, если бы не материнский инстинкт, не было бы меня на белом свете. Одного не пойму: что он там делал? — печально улыбнулась она воспоминаниям.

— Ничего себе! — Инна закрыла глаза и тряхнула головой. — Я такого еще не слышала…

Оглянувшись по сторонам, Тамара заметила задремавшего в углу бармена. Не зря, значит, на дверях красовалась вывеска: «Заведение работает до последнего посетителя».

— Но это было еще не все, — вздохнула она. — Была еще мама…

…О том, что дочь забрала документы из института, переехала жить к старшей сестре и уж тем более что беременна, Антонина Степановна узнала лишь в середине июля. Сказать, что ее реакция была бурной, значило не сказать ничего, но все сроки для прерывания беременности были упущены.

Несколько месяцев родители не давали о себе знать — переезд и обустройство на новом месте заняли немало времени — и Тамара с тетей Аней более-менее спокойно претворяли в жизнь многое из того, что было задумано: работа, Москва, новый вуз, установочная сессия.

Правда, в Минск дважды приезжал отец. Возможно, мать посылала его провести с Тамарой разъяснительную беседу, но Аркадий Иванович не проронил ни слова по поводу бесславной беременности дочери. И она осталась ему благодарна на всю жизнь. Возможно, это обстоятельство помогло им понять друг друга в дальнейшем, когда отец женился во второй раз: дочь от первого брака вместе с сыном даже присутствовали на крестинах сводного братишки, о чем Антонина Степановна до сих пор не подозревала.

Но все это было гораздо позже. А тогда, за две недели до родов, в Минске появилась мама — прибыла на курсы при партшколе. Как выяснилось, она вовсе не рассталась с мыслью спасти дочь от внебрачного ребенка и, по-своему разъяснив ситуацию главврачу роддома, стала уговаривать Тамару отказаться от малыша.

Вмешалась тетя Аня. Справедливо опасаясь, что, пока племянница будет лежать в одной больнице, а новорожденный — в другой, сестра сможет осуществить свой план, она оформила отпуск и забрала Сережку домой. Как ей удавалось смотреть за ребенком и навещать Тамару в больнице, никто не знал, но когда измученная болезнями молодая мама появилась наконец дома, ее встретил розовощекий двухмесячный малыш.

С матерью же Тамара не общалась до самых похорон тети Ани: никак не могла простить. Но понять — поняла: пытаясь перед смертью примирить дочь и мать, а заодно и исповедоваться, тетя Аня призналась, что много лет назад помогла младшей сестре тайно сделать аборт. Видимо, за этот грех ее и наказала судьба бездетностью. В мир иной она уходила с чистой совестью — упасла от подобного шага племянницу и была благодарна за то, что к концу жизни та дала ей возможность почувствовать истинное счастье: едва залепетав первые слова, Сережка стал называть ее бабушкой. Жизнь, вопреки всему, не была прожита зря…

140