Площадь Согласия - Страница 35

Антонину Степановну понесло, и чем сильнее она распалялась, тем крепче цеплялась Тамара побелевшими костяшками пальцев за края табурета.

— Дрянь! Дрянь! Дрянь! — принялась она хлестать дочь попавшимся под руки кухонным полотенцем. — Теперь я понимаю, почему ты отказалась переводиться в Москву! А я поверила, что ты хочешь стать великим строителем. Да я сегодня же позвоню Мише с Валентиной, извинюсь перед ними и попрошу немедленно заняться твоим переводом!

— Мамочка, я не хочу в Москву! Не из-за кого-то, я просто туда не хочу! — неожиданно взмолилась Тамара и заплакала.

Огромные слезы-горошины катились по ее щекам и капали на новые, в первый раз надетые джинсы. Заметив это, мать бросила ей полотенце.

— Для чего я тебя растила? Чтобы с самого утра мне звонили на работу и сообщали, как ты шляешься непонятно с кем? А если разговор слышала секретарша? Ты подумала, как это может отразиться на моей карьере, на жизни всей семьи, наконец?

Тамара уже плохо понимала, что говорила мать. Плечи ее буквально сотрясались от рыданий, а в груди вырастал ком обиды.

— Потаскуха! — выкрикнула Антонина Степановна и вдруг, словно захлебнувшись собственной яростью, умолкла.

Огромный ком в душе Тамары рухнул куда-то вниз и раскололся на маленькие обидки: словно паучки, они стали медленно расползаться в разные стороны и обволакивать мысли тонкой липкой паутиной.

«Почему потаскуха? — уцепилась она за последнее слово. — После справки декан не мог меня так обозвать. Значит, это мама? Неужели я и ей должна принести справку?»

Словно услышав это, Антонина Степановна вскинула голову:

— Немедленно снимай джинсы, украшения и идем к гинекологу!

Последняя фраза подействовала на Тамару странным образом: перестав плакать, она вытерла ладошками слезы, молча сняла золотые сережки, цепочку, кольцо и положила все это на стол (во время приездов домой она предусмотрительно оставляла в общежитии подаренный бабушкой незадолго до смерти старинный золотой крестик с цепочкой: мама даже не подозревала, что дочь носит его практически не снимая). Встав с табуретки, расстегнула ремень, потянула лапку «молнии»…

— Сядь! Что за демонстрация? — не выдержала мать и снова стукнула ладонью по столу.

От удара лежавшие на нем украшения слегка подпрыгнули, а вместе с ними подпрыгнули солонка и пустая чашка на блюдце, по которому сразу расползлась трещина. Но это было еще не все: выскочив из крепежа, пластмассовая солонка покатилась по столу, свалилась на пол и, оставив там горку соли, закатилась под плиту. Взглянув на все это, мать стремительно вышла из кухни. В доме повисла тишина.

Тупым взором Тамара посмотрела сначала на трещину на блюдце, затем на белый соляной след, достала из шкафчика метелку, совок и принялась молча убирать свидетельства скандала. Подобное происходило не впервой: периодически в семье Крапивиных от Антонины Степановны доставалось всем. Даже маленькому Витальке.

Выбросив в мусорное ведро рассыпанную соль и разбитое блюдце, она вымыла руки, зашла к себе в комнату, стянула с себя новые джинсы и аккуратно сложила их на краю кровати. Достав из шкафа старые, надела их и вернулась на кухню.

Обхватив плечи руками, Антонина Степановна сидела на табуретке лицом к окну. По опыту Тамара знала: скорее всего, смирив гнев и трезво оценив ситуацию, она сожалела о том, что наговорила дочери, но извиняться было не в ее правилах. Как, впрочем, и объясняться.

— Ты уже взрослая и должна понимать, чего хотят от тебя мужчины, — неожиданно тихо произнесла мать. — Игру в любовь тоже придумали они, чтобы им сподручней было управлять нами, женщинами. Поэтому, если хочешь чего-то достичь в жизни, ты должна освободиться от романтических иллюзий, выбросить из головы образы тургеневских барышень и, самое главное, не забывать правило номер один: никогда, ни при каких обстоятельствах не доверять мужчинам! — выделяя голосом каждое слово, отчеканила мать. — Если ты не научишься управлять своими чувствами, ты погибнешь, потому что будешь зависеть от мужчины, от его желаний и поступков. Любви на свете нет, есть сладкая иллюзия.

— Мама, а ты любила когда-нибудь? — осмелилась спросить потрясенная Тамара.

— Любила, — ответила она после долгой паузы. — И потому считаю себя вправе так с тобой разговаривать… Сейчас Николай отвезет меня на работу и вернется за тобой.

Тяжело вздохнув, Антонина Степановна посмотрела на часы и направилась к выходу. Проходя мимо стола, она пододвинула украшения ближе к дочери и добавила:

— Переоденься. Нечего в старье ходить. Вечером позвонишь.

За два часа пути до соседнего областного центра Тамара не проронила ни слова. Мамин водитель был также немногословен. Молча довез, молча донес тяжелые сумки до комнаты, попрощался и уехал.

В час занятий в общежитии было пустынно. Тамара заранее написала заявление в деканат, что пропустит их в понедельник. Послать машину в выходной день в соседнюю область мама не могла — в стране вовсю шла борьба с использованием служебного транспорта в личных целях. Меж тем у дочери начиналась горячая пора: зачетная неделя, сессия, день рождения. Вещей и банок с закатками набралось немало, так что надо было помочь ей доставить тяжелый груз в общежитие.

Разгрузив сумки, Тамара приняла душ и поспешила в институт, где подходила к концу третья пара. Пробежав глазами на факультетской доске объявлений все, что касалось ее курса, она опасливо оглянулась по сторонам и переместилась к спискам результатов экзаменов четверокурсников. Скользнув взглядом по номерам групп, она нашла нужный лист, но фамилии Радченко там не оказалось.